ДАЛЁКОЕ - БЛИЗКОЕ: ТАШКЕНТ-1981. ЯМА

 

Поезд остановился в Ташкенте в 4 утра. Я бы поспал еще, но проводники тормошили:

- Вставай, вставай, следующая станция Арысь, в Казахстан хочешь?

Нет, в Казахстан мы не хотели, нам надо было в УзМинЭнерго, в командировку.

Вышли на площадь, а мой попутчик – парень постарше, и в эти командировки ездил уже не раз, говорит:

- Там только в девять открывается… Поедем, позавтракаем?

Чего? Куда? Завтракать? В половине пятого утра?

Эх! Кабы жив был свет наш, солнышко Хрущев Никита Сергеевич, то мы бы в ноябре 1981-го уже года полтора, как жили бы при коммунизме.

Но пока кругом стоял кромешный социализм, кафе да столовки открывались не раньше, чем двери в МинЭнерго, а рассветет при такой пасмурной погоде не раньше восьми! Какой завтрак? Но вы знаете, как устроен мужской организм в плюс-минус двадцать лет? Ведь не даром унтер-офицеры дедам нашим в позапрошлом веке орали «ать-два, ать-два!» Все команды, заканчивающиеся на –ать молодой организм готов исполнять в любое время суток, семь дней в неделю. Особенно, если эта команда «жрать!»

Жрать-пахать

Жрать-воевать

Жрать-бухать

Жрать-плясать

Ну, и так далее, по всем физиологическим функциям, связанными с пищеварением и продолжением жизни. Лишь лет через сорок-пятьдесят организм познает меру и начинает работать с чувством, с толком, расстановкой, предпочитает действовать по плану или хотя бы по расписанию, которое иногда можно и нарушить – торопиться некуда! Ни завтрак, ни жена, ни кровать и другие жизненные удобства никуда не денутся!

Поэтому пожрать хотя бы чего я согласился, хотя и с неподдельным удивлением. Где это можно позавтракать посреди ночи?

Сели в такси:

- Позавтракать отвезешь?

- В яму? – понимающе кивнул таксист.

И помчались по проспекту Навои, гостиница «Москва» осталась позади, вот Чорсу, и такси сворачивает, спускается в какую-то, на самом деле яму, и останавливается возле забора из металлических прутьев. Таксист тоже вышел – решил с нами позавтракать. А кругом люди, стоят возле калитки, ждут чего-то.

И вот, идет баба укутанная, возраста не разобрать, в одной руке ведро, в другой – сумка из кожзаменителя. Проходя сквозь толпу говорит негромко:

- Шашлык! – только не по-русски говорит, а по-узбекски – Шошлик!

Ну и часть толпы за ней. Мы тоже! А я думаю «какой шашлык? Где шашлык? Где мангал, где огонь?»

 За забором два-три ряда деревянных прилавков, наверное, это небольшой базарчик посреди махалли. Она наклонилась, пошарила в темноте под прилавком, подняла пару кирпичей, положила их на прилавок, а на них ведро. Только тут я заметил, что ведро как бы сплюснуто и от него пышет жаром. Она в сумку, достала картонку, помахала над ведром и угли, которые лежали в ведре разгорелись поярче.  Расстелила целлофан, высыпала на него ворох небольших шампуров с уже нанизанными малюсенькими кусочками мяса и буркнула под нос:

- Кому? 40 копеек!

40, не 21 копейка, как обычно в общепите? Палочка шашлыка и кусочек хлеба от буханки по 16, как везде?

Наш десяток шампуров был готов не просто быстро, а стремительно!

На лист тетрадки тонко нарезанный лук насыпала

- А хлеб где брать? – растеряно спросил я.

- Вот, Опа (сестра по-узбекски) принесла!

Другая женщина раскрыла корзину с лепешками по 15 копеек. Вах, какие! Пышные, румяные, с хрустящим донышком, от аромата голова закружится!

На прилавках уже не было места, один мужик поставил сумку прямо на землю, присел на корточки и закричал:

- Заказ-самса пришел!

Вокруг него сгрудились люди, он подсвечивал себе фонариком на квадратной батарейке, разламывал каждую самсу, демонстрируя увесистый кусок жира, плавающий посреди лука и ошметков мяса.

- Перец добавить?

Народ судорожно сглатывая слюну говорил:

- Мне две! Мне три!

Мимо проходила пожилая женщина с сумкой и термосом в руках:

- Кому чай? Кому чай?

Разливала в пиалы, а собирая, протирала их края ладонью и наливала новому клиенту, испытывавшему жажду после вкусного, жирного, перченого, лукового.

Постепенно мест на прилавках не осталось, кто-то вкрутил лампочку под навесом, стало чуть светлее.

За один прилавок уселась грузная женщина с тазиком, сняла с него одеяло, потом целлофан, а там – вареный горох, а поверх него куски вареного курдючного сала. Не знали, что если варить горох с салом, то получается неимоверно вкусно?

Она крошила сало перочинным ножиком мелкими кусочками, насыпала в кулек из страницы учебника стакан гороха, сверху укладывала, как драгоценность, дрожащее сало, а поверх кулька щедро сыпала тонко порезанный лук и посыпала все тем же красным, жгучим перцем. Следующий!

Рядом точно так же продавали калля-гушт – мясо с головы, если переводить буквально. Ну, там и на самом деле отварное мясо с головы, да еще и с ног, и прочие потроха, все застывшее лучше самого твердого холодца, все в переливающемся желе, пахнет коровой. Тоже нарезают кубиками, посыпают солью с перцем, и лук – тут как тут. Куда без лука в Узбекистане? Только собаки без лука и ели, а людям лук – вместо мезима, для пищеварения, потому что прекратить жрать на этом рынке было просто невозможно, если только деньги украдут или совсем рассвело и пора ехать.

Да, пора! Но тут пришла беленькая, чистенькая женщина, повязала поверх тулупа белый фартучек и запела:

- Каймак, катык! Свежий, пресный, кислий!

- Сестра, каймак свежий? – облизнулся я на пиалу отвердевшего, покрытого растрескавшейся желтой корочкой каймака?

- У-у! Старий-старий! Прошлягодни! – отшутилась она.

Обмакивать в каймак горячую лепешку несмотря на то, что в животе уже места совсем не осталось, было вкуснее любого киевского торта, но тут…

Скрипнули тормоза, раздался свисток. Сумки моментально схлопнулись, ведра с углем поубирали под прилавок, все начали ходить туда-сюда, будто ожидая, когда принесут три пучка редиски и два укропа. Кто-то пошутил над ментом:

- Не свисти, денег не будет! Мент шакальей походкой спустился вниз, ухватил за руку молодую, пышную, аппетитную узбечку в платке.

- Что у тебя в сумке? Самса? Поехали в участок!

Народ облегченно, но с пониманием вздохнул:

- Им тоже надо что-то кушать!

А эта… ну, не повезло! Поехала оплачивать своеобразный налог на «незаконную трудовую деятельность».

Понимаете, законы тогда такие были! Вот ты готовишь дрянь-парашу в столовке, воруешь, делишься, с кем надо, там ОБХСС, СЭС, Райисполком заглянет – надо стол хороший накрыть. И все, ходи в черном пиджаке и белой рубашке с грязным воротником, катайся на Жигулях – ты в системе. Ты – в законе.

А здесь… люди есть хотят, кому на работу рано, кто проездом, таксисты опять же – им же утром, когда все остальные завтракают, самая работа, так надо заранее. Люди хотят есть и у них есть деньги. Чтобы заработать – ЗАРАБОТАТЬ – эти деньги, надо лечь в 9, а проснуться в 2 или в 3, приготовить все, принести на этот стихийный базарчик, обжорный ряд, который знал, кажется, весь Ташкент. Но ты – спекулянт, ты – преступник. Ты ведешь незаконную трудовую, потому что не воруешь, как все, а честно называешь цену за эти хорошие продукты и свой труд. Тебя любой мент заберет, самсу твою сожрут с друзьями и  скажи спасибо, если так отпустят. И пойдет та баба, наматывая сопли на кулак, закроется в бане, будет плакать. Кому ей жаловаться? Свекрови? Мужу? Так они же еще и побьют, за то, что пыталась заработать, да детей накормить, приодеть, в школу ранец купить.

Еще целый год что-то говорил с трибуны дорогой Леонид Ильич, а потом как начали их носить одного за другим под елочки у кремлевской стены, да там уже кооперативы разрешили. И те же самые бабы да мужики – простые ташкентцы из «старого города», открыли первые домашние кафе -  прямо в своих дворах понаставили топчанов и столиков, не таясь выставили мангалы и город окутал густой, ароматный смог от шашлыков и джигаров – того же шашлыка, но из курдюка и печени.

Теперь, только спустишься в «яму», как рядом с медленно едущей машиной бежит ватага пацанов и кричит в раскрытые окна:

- Шурпа, манты, шашлык, плов, самса, что хочешь? Сюда! Сюда! Поворачивай, здесь рядом!

К ментам, СЭС, облисполкому и прочим присоединились еще и налоговики, бандиты, рэкетиры, но деньги и труд сделали свое дело. Говорят, теперь Ташкент – процветающий в плане ресторанного бизнеса город. А все начиналось не в помпезно-совковых ресторанах, куда ходили пижоны да туристы, а вон там – в Яме, в Старом Городе, за Чорсу. Там, где несмотря на 75 лет торжества Советской Власти сохранился настоящий рынок и круглосуточно действующий обжорный ряд, маленькое сердце большого, жаркого южного города.